— Ты меня вовсе не обидела. Ты меня удивила. Я вижу, что была не права, осуждая тебя, Ундина, а когда я ошибаюсь, я стараюсь поскорее исправить ошибку. Поэтому я должна просить у тебя прощения.
— Но тебе не за что его просить, — возразила Кики, улыбаясь, и в ответ увидела улыбку старой служанки. — Ты ведь меня совсем не знала, а я не знала тебя. Так что назовем это простым недопониманием.
— Недопонимание, — повторила старая женщина, — Мне это нравится. Мне также нравится мысль о том, чтобы добавлять мяту в тушеную баранину. Наберем ее прямо сейчас?
— Вместе, — с улыбкой кивнула девушка.
— Да, вместе, — Изабель улыбнулась в ответ, и женщины принялись обрывать верхние листья душистых растений.
Передник Изабель наполнился мятой, и они с Кики, дружески болтая о том, как можно использовать зелень кориандра, добрались наконец до кухни. Остальные женщины уставились на них, и на лицах отразилось неприкрытое удивление.
Изабель высыпала мяту на ближайший стол. Несколько прядок серебристо-седых волос выбились из узла и беспорядочно падали налицо. Изабель заправила их за уши и хихикнула, внезапно напомнив девушке юную школьницу.
— Ундина подала мне прекрасную идею насчет вечернего рагу, — Изабель посмотрела на троих женщин по очереди, — Принцесса обладает мудростью понимания целебных трав.
— Ну, я не назвала бы это мудростью. Просто мне нравится заниматься растениями и нравится добавлять их в разные блюда, — сказала Кики, слегка смущенная неожиданной похвалой Изабель.
— Только мудрые женщины понимают, как использовать целебные травы, — негромко сказала горбунья.
Кики улыбнулась ей.
— Мне просто нравится работать руками. Мне становится хорошо, когда я заканчиваю что-то и при этом вижу, что потрудилась на славу.
— Ох, вы все должны увидеть Пречистую Деву! — воскликнула Изабель. — Это же просто чудо!
— Это не чудо, — проворчала женщина с искалеченной рукой. — Нетрудно заметить, что принцесса просто собрала всю грязь с Пречистой Девы и размазала ее по себе, — И старуха хрипло рассмеялась над собственной шуткой.
Остальные женщины умолкли, не зная, как девушка отреагирует на подобную невежливость.
— Нет, мне это все-таки кажется чем-то вроде чуда, — серьезно ответила Кики, — Назовите мне причину, по которой принцесса могла бы вот так перепачкаться… ну, разве что она ужасно неуклюжа и вывалилась из седла, когда рыцарь пытался увезти ее в золотой замок.
Кики приложила перепачканную зеленью ладонь к грязному лбу и, как сумела, изобразила принцессу, в обмороке летящую из седла в придорожную грязь.
Изабель хихикнула.
— Принцесса, мне что-то кажется, тебе следует поучиться падать в обморок. Пока что у тебя получается слишком… — Она замялась, подбирая слово.
— Неубедительно, — закончила за нее женщина с наполовину парализованным лицом, невнятно выговорив слово.
— Неубедительно! — Кики прижала руку к сердцу и сделала вид, что оскорблена до глубины души. — О, как ты меня ранила!
— Ох, превосходно! — усмехнулась женщина с искалеченной рукой. — Ты слишком крепка, чтобы тебя можно было так легко ранить.
Кики улыбнулась всем сразу.
— Ну, может быть, вы четверо не поленитесь показать мне, как изобразить правдоподобный обморок?
Четыре пары блестящих глаз уставились на нее, потом женщины переглянулись между собой. А потом, забыв об увечьях, под нарастающий смех женщины принялись изображать каждая свою версию правдоподобного обморока.
Кики давно так не хохотала. Она свалилась на стул, держась за бока, и умоляла женщин остановиться, когда в кухню стремительно вошел монах; Кики узнала его, это был брат Питер.
— Что здесь происходит? — заорал он. И тут же умолк, словно подавившись, потому что заметил Кики.
Женщины мгновенно помрачнели, и Кики явственно увидела, как в их взглядах вспыхнул страх.
Она стремительно встала и обратилась к монаху тоном, который, как она надеялась, звучал вполне повелительно:
— Ты брат Питер, не так ли?
Монах кивнул.
— Да, принцесса.
— Как ты можешь догадаться по моей грязной одежде, я весь день отмывала статую Непорочной Девы. Это была очень тяжелая, утомительная работа, и я нуждалась в небольшом отдыхе. Разумеется, мне и в голову не пришло беспокоить святых братьев, поэтому я нашла Изабель. И приказала ей и этим трем служанкам повеселить меня, — Она небрежно махнула рукой в сторону застывших женщин, — Но теперь с меня достаточно веселья — Она одарила смущенного монаха любезной улыбкой, — Спасибо, что зашел и проверил, как у меня дела. Пожалуйста, передай настоятелю мои сожаления — мне придется сегодня вечером пропустить мессу, но, как ты и сам видишь, я не одета для вечерней молитвы. — И она демонстративно повернулась к монаху спиной.
— Да, принцесса, — пробормотал он и поспешно вышел из комнаты.
Удостоверившись, что он ушел, Кики обратилась к женщинам:
— Монахи здесь не слишком-то много веселятся, правда?
Женщины как будто постепенно оттаяли, тяжело дыша.
— Но это не значит, что мы не можем посмеяться, — продолжила Кики.
Женщины посмотрели на нее с большим сомнением.
— Аббат Уильям говорит, что веселье греховно- тихо сказала Изабель, но на этот раз в ее голосе не было того самодовольства, с каким она обычно повторяла для Кики наставления аббата; женщина говорила устало и печально.
— А как насчет того, что говорил Христос? — спросила Кики, и все устремленные на нее глаза сразу стали предельно внимательными — Он сказал: «Пусть дети приходят ко мне». Ну а дети, особенно маленькие, постоянно смеются, играют и веселятся. Как вы думаете, если бы веселье было таким уж большим грехом, разве Христос стал бы говорить такое? Он бы сказал что-нибудь вроде: «Пусть малые дети заткнутся, или я их выпорю и не пущу в рай». Ведь так?